Главная » Статьи » Теория |
Уважаемый И.Е.![1]
Уже при чтении анонса Вашей работы у меня возникло сомнение в целесообразности и плодотворности столь экзотической операции, как «контекстуализирование диалектического материализма и комбинирование его с терапевтическим методом Витгенштейна», которое в процессе чтения только усиливалось. Хотя в моей электронной библиотеке имеются работы Витгенштейна, но поскольку у меня с ними, мягко говоря, «шапочное» знакомство, то для получения более подробного мнения о его методе я воспользовался теми Вашими текстами, которые имеются в интернете. Возможно, я не вполне корректно понял некоторые моменты, но, надеюсь, в целом позиция мне понятна. Вначале я изложу своё понимание Вашей концепции. Поскольку ключевое понятие, применяемое в работе, это «контекстуальный реализм», то именно на него я и обратил, прежде всего, внимание. Далее я основываюсь на Ваших представлениях. Для удобства изложения цитаты имеют обобщённый, сводный характер, т.е. могут быть составленными из разных работ. О реальности: «Реальность – это просто то, что есть. Не имеет смысла говорить о смысле или содержании реальности, поскольку смысл и содержание, с одной стороны, и реальность, с другой стороны, относятся к разным категориям. Для нас термин «реальность» обозначает категорию. Она не объект, не может быть определена. Не имеет смысла говорить о её существовании или несуществовании. Это определение категориальное. Оно устанавливает логический статус понятия реальности, а не определяет её свойства. Можно, однако, содержательно изучать те или иные виды или области реальности». Т.е. «реальность» – это «то, что есть». Но есть (наличествует, естьствует) и 1. внешний мир, мир материальный, объективный, объектный и 2. мир, т.с., внутренний, человеческий, субъектный и субъективный, мысленный как выражение внешнего мира (к слову, и внутреннего) в своих мысленных формах («смысл, содержание» и т.п.). Первую реальность Вы отвергаете как недостойное внимания и изучения («не имеет смысла говорить о её существовании или несуществовании, не объект, не может быть определена»). Однако, тем не менее, в то же время объекты, вещи внешней реальности «реальны в одном и том же смысле, определяемом концептом реальности». А потому реальность (следовательно, и оба мира) может быть (и должна) определена категориально, логически и именно категориальные определения (в рассматриваемой методологии – концепты) дают возможность представления и изучения реальности в её конкретике. О контекстуальности. Но поскольку внешний мир «не может быть определён» (кантовская «вещь сама по себе»?), то на его долю достаётся предельно абстрактная, пустая, ничем не наполненная категория, – просто реальность, – а весь потенциал категориального (концептуального) аппарата должен быть применён к той (второй) реальности, которая представляет собой субъектное и субъективное описание, представление, снимок внешнего мира (объективности), и здесь возникает категория контекстуальности – не только соответствия описания (концепта[2]) описываемому, но и связи с ним, релевантности. Концепт и реальность, которую он описывает (определяет), должны находиться во взаимном соответствии: «Подлинный концепт реальности должен быть укоренён в самой реальности, а не введён теоретически. Концепт реальности не может измениться». Последнее условие об укоренённости может быть понято двояко. В литературе встречается определение укоренённости в том смысле, что концепт формируется в своей реальности эволюционным путём, т.е. в процессе движения реальности и потому связан с ней и полностью детерминируется ею. Концепт, сформированный таким образом, не может быть навязан извне и должен быть эксплицирован каким-то образом из реальности (напомню, по условию неопределимой). Возникает вопрос – если реальность «не может быть определена и не имеет смысла», о каком концепте и его укоренении (и, тем более, экспликации) может идти речь? Вы даёте иное определение укоренённости: «Укоренённость норм в реальности мы будем понимать в смысле удовлетворения следующим двум условиям: подходящести и адекватности. Подходящесть нормы означает, что у неё есть область своей применимости, которой она соответствует. Условие адекватности означает корректность применения нормы/правила в конкретных условиях (контексте) в рамках области своей применимости, “формы жизни”». Эти условия не накладывают никаких ограничений на создание концептов (норм, правил), но подобные концепты создаются внешним по отношению к реальности способом и если и соответствуют реальности (релевантны), то совершенно случайным образом. Если же речь идёт всё-таки о концептах, которые не могут быть «введены теоретически», то мы возвращаемся к первому случаю и первому вопросу. Есть и дополнительный вопрос – если реальность изменчива (а она именно такова), то как интерпретировать условие, что «концепт реальности не может измениться»? Как связать это с требованием об укоренённости концепта в реальности? Это условие догматизирует реальность, она превращается в ту самую метафизическую неподвижную реальность, с представлением о которой боролась диалектика (в т.ч. материалистическая). О контекстуальной реальности. Возможно, ответ и выход в том, как Вы интерпретируете понятие контекстуальности и в другом смысле: следует «говорить о реальности контекста, или о контексте как самой реальности» – эта своеобразная онтологизация контекста превращает его самого в реальность (как принято сейчас говорить – в виртуальную реальность). «В рамках контекстуального реализма все реальные объекты укоренены в контексте-реальности. Благодаря этому, в зависимости от контекста, они могут варьировать свою идентичность». Такая позиция переворачивает ситуацию в свою противоположность – теперь контекст (виртуальная реальность) предстаёт как действительная реальность (у Вас как контекстуальная реальность), т.е. та реальность, которая в своих категориях-концептах представляет весь мыслимый мир (в т.ч. и внешний), а объективная реальность (внешний мир) так и остаётся в статусе некой безгласной основы – просто абстракция, пустая категория, наполнение которой определяется контекстом. Теперь уже реальные объекты должны быть укоренены в контексте-реальности («реальные объекты укоренены в контексте-реальности») и определяться ими и тем самым становится объяснимым движение (изменение) этих реальностей – изменение контекста изменяет идентичность его основания (реальности как объекта). Изменение же контекста есть прерогатива субъекта. Последнее подтверждается Вашей формулой: «чтобы оказаться в контакте с тем или иным определённым фрагментом реальности, необходимо его предварительно минимальным образом концептуально очертить» – что возможно только с позиции свободно действующего субъекта, не ограниченного эти самым «фрагментом реальности». Но всё-таки остаётся неразрешённой проблема соотнесения, взаимодействия этих реальностей. Вы решаете её посредством обращения к перцепции – «понимание перцепции играет фундаментальную роль для понимания концепта реальности». У Вас перцепция как непосредственное восприятие обозначается как «Ощущаемое», и эта непосредственность Ощущаемого позволяет его интерпретировать как реальное: «Ощущаемое как сама реальность относится к категории реального. Ощущаемое есть точка соприкосновения внешнего мира («ощущаемого» в смысле того, что ощущается, - объекта) и мира внутреннего («ощущаемого» в смысле субъективного ощущения). Это исходная точка разделения реальности на внешний мир и мир внутренний». Возможно, Вы с этим не согласитесь, но с точки зрения диалектики Ощущаемое представляет собой диалектическую категорию, объединяющую (отождествляющую) две непосредственно несовместимые стороны – реальность внешнего (объективного и объектного мира) и реальность внутреннего (содержания сознания). И это точка не «разделения реальности на внешний мир и мир внутренний», а, напротив, их взаимодействия, соединения, потенциальной возможности преодоления «эпистемического разрыва». Именно эта позиция содержит потенциал объяснения связи отмеченных реальностей и их перехода друг в друга. Однако, мне не вполне понятна мысль, что «контекст есть там, где фрагмент реальности, реальный объект может менять свою идентичность, превращаться в другой реальный объект. Контекст есть там, где есть укоренённость в реальности, интимная связь с ней. Он есть там, где смысл, нормы (правила), концепты питаются самой реальностью, которая играет роль почвы для них. Поэтому можно также сказать, что контекст есть сама реальность». Насколько можно понять из предыдущего изложения, именно контекст определяет идентичность внешней реальности – одна и та же реальность может иметь несколько идентичностей как определяемая разными контекстами[3], но при этом реальность не способна спонтанно изменить собственную идентичность.[4] Конечно, реальность (в примере – «земля») может менять свою идентичность, но исключительно под влиянием контекста (я пытаюсь оставаться в рамках Вашей концепции), поэтому не правильнее было бы сказать, что «фрагмент реальности, реальный объект может менять свою идентичность, превращаться в другой реальный объект там, где изменяется сам контекст». Укоренённость же в реальности теперь предстаёт как возможность взаимного соответствия разных контекстов разным идентичностям (и наоборот), чем и обеспечивается актуальная релевантность контекста и реальности. Из такого представления естественно вытекает, что «концепты питаются самой реальностью, которая играет роль почвы для них. Поэтому можно также сказать, что контекст есть сама реальность». Именно такая трактовка открывает возможность проведения «языковых игр», в которых именно концепты являются ведущей стороной, а реальность, на фоне которой ведутся игры, выполняет роль второго плана, как бы подсвечивающего (и тем самым оправдывающего, подтверждающего) главную сцену. Отсюда, собственно, и проистекают «формы жизни», представляющие собой, образно говоря, спектакль на фоне реальности, сценарий (сюжет) которых представляют языковые игры, что подтверждается Вашим определением: «к «формам жизни» относятся лишь «социальные» в широком смысле (то есть языковые и, в частности, когнитивные) формы жизни, включающие в себя действия, достижения, употребление языка, концептов. Говоря по-другому, формы жизни суть «практики», а не природная или социальная реальность как таковая (или часть ее). Нечто может существовать, быть данным лишь в рамках языковой игры и, следовательно, лишь в рамках некоторой формы жизни, которые суть концептуализированные реальности и, следовательно, не автономны. Реальность как таковая как бы играет роль фона для них». Впрочем, возможно, я не вполне верно понимаю Вашу мысль. Но продолжу… Об идеальном. Категория (концепт) идеального казалась внешне самой простой (после, разумеется, концепта внешней реальности как совершенно бессодержательного) категорией среди рассмотренных, но, как выяснилось, по сути это далеко не так. «К идеальному отнесём концепты, правила, нормы, точки зрения, теории, установки, смысл, содержание». Т.е. всё то, что формулируется субъектом. Подчеркну, именно формулируется, т.е. описывается внешним к внешней же реальности образом, а не извлекается из реальности как её сущностное определение – и это есть следствие изначальной установки на пустоту внешней реальности. А потому – «идеальные «объекты» не (реальные) объекты, а (идеальные) нормы. Идеальное, в частности теория, – это «движение» в реальности». Здесь не вполне понятно, о движении в какой реальности идёт речь. Очевидно, это не может быть объектная (внешняя) реальность, ведь, как утверждалось ранее, «не имеет смысла говорить о смысле или содержании реальности», т.е. о каком-либо теоретическом определении её. Следовательно, остаётся реальность, которая определена как контекстуальная. В этом случае противоречия не возникает – теоретические конструкции как нечто виртуальное вполне свободно и правомерно размещаются (и движутся) в этом виртуальном пространстве. Правда, некоторое недоумение вызывает утверждение, что «концепты… сами по себе не являются какой-то особой реальностью (идеальной реальностью)». Но если они относятся к идеальному и действуют (движутся в форме теорий) в некой реальности, которая не может быть иной реальностью кроме как концептуальной, то уж, наверное, концепты (нормы, правила, теории) также должны быть в этой концептуальной реальности особенными реальностями, которые обладают даже определённой, скажу так, силой, которая функционирует как сила, идентифицирующая объективную реальность, т.е. как-то связанная с ней. Об этой связи следует сказать особо – ведь должны же быть как-то связаны та реальность, которая рассматривается как объект, и реальность, которая рассматривает этот объект, ведёт «языковые игры» и тем самым создаёт «формы жизни». И здесь вновь появляется категория «укоренённости»: «проблема соответствия между идеальным и реальным (очевидно, объектным реальным – прим. моё) не возникает, так как первое изначально «укоренено» во втором, вырабатывается из него». Очевидно, что т.н. изначальная укоренённость не может быть ничем иным, как указанием на то, что внешняя, объектная реальность обладает (имманентно содержит в себе) некой потенцией (интенцией), которая каким-то особенным образом «извлекается» («вырабатывается», эксплицируется) из неё субъектной реальностью (точнее, мыслящим субъектом) и предстаёт как правило, концепт, норма, установка, смысл, содержание, теория. Но такая установка противоречит фундаментальному условию – «не имеет смысла говорить о смысле или содержании реальности», – что может трактоваться только в том смысле, что реальность не содержит (не укореняет) в себе абсолютно ничего и т.о. никакое правило и т.д. не может быть «выработано» из этой реальности, а только применено к ней внешним образом и потому соответствовать реальности только случайно. Другими словами, связь идеального (норм, правил…) и реального только декларируется, но фактически (имманентно, сущностно) не имеет места и идеальное навязывается реальному внешним образом и соответствует ему исключительно в силу внешних же правил. («Правилу следуют (концепт применяют) «слепо», то есть нет правила для применения правила, корректное применение правила имеет обоснование post factum в рамках соответствующей языковой игры. То есть нормой обоснования является само правило»). И Вы приводите условия применения правил как условия «подходящести и адекватности», что есть более чем прозрачное указание на искусственное конструирование правил и их применение к реальности («правила способны «измерить» новую реальность, то есть в контексте идентифицировать новые реальные объекты в широком смысле. Конкретное существование можно определить так: объект существует, реален тогда и только тогда, когда он дан в рамках корректного применения своего концепта (соответствующего правила). В рамках корректного применения концепта дана сама полнокровная вещь»), но т.о. взаимная отчуждённость (позволю себе марксистский термин) идеального от реального «укореняется» (Ваш термин) в самом дискурсе, является его фундаментальным условием, этаким краеугольным камнем и создаёт тот самый «эпистемический разрыв», который при этих условиях принципиально непреодолим. Однако, надо признать, именно это условие и позволяет создавать и вести свободную «языковую игру», превращать её в «форму жизни» и тем самым создавать разные идентификации реальности в форме контекстуализированных реальностей. Для анализа собственно языка и изучения возможности его адекватного применения эта методика открывает определённые перспективы, но для объяснения широко понимаемой реальности как совместного (тождественного) бытия материального и идеального этот метод вряд ли подходит. Резюме. Как показал анализ, идеальное в Вашей концепции, основывающейся на витгенштейновских идеях, трактуется как сугубо субъективная категория (норма, правило, концепт и т.п.), конструируемая вне действительной связи с объективным реальным (внешним реальным в Вашем представлении) и связанная с ним исключительно декларативным образом посредством указания на некую «укоренённость» в реальном, которая, в свою очередь, оказывается также продуктом субъективного подхода. Такое идеальное никакой своей стороной не представляет реального, в котором оно, якобы, укоренено, а есть умозрительная конструкция субъекта и полностью оторвано от реального, как бы Вы ни пытались утверждать обратное. Ваша реальность безидеальна (обессмысленна), а идеальное нереально (вне реальности). Это идеальное можно сопоставить любому реальному, но их соответствие возможно лишь случайным образом – по этой причине «языковая игра» и может формировать многочисленные «формы жизни», относящиеся к одной и той же реальности и предстающие как её разные идентичности.
Прежде чем перейти к трактовке идеального Э.В. Ильенковым следует, очевидно, сказать несколько слов о том основании, из которого следуют его выводы. Фундаментальным принципом, детерминирующим мировоззрение Ильенкова, является спинозовский принцип монизма (лучше сказать – субстанционального монизма), объединяющий, отождествляющий в одной субстанции её разные атрибуты – материальное (у Спинозы – протяжённость) и идеальное (соответственно – мышление). Следует оговорить, что тождественность в диалектике понимается следующим образом: «Тождество в диалектике вообще (в том числе и в гегелевской) вовсе не есть метафизическое “одно и то же”. Это всегда тождество различного, тождество противоположностей (Ильенков)»; «Понятие тождества – простая соотносящаяся с собой отрицательность… Так как все есть другое другого, как своего другого, то в этом заключается как раз их тождество (Гегель)». Т.е. диалектическая тождественность – не безразличное равенство сторон, а их противоречивая связь, взаимодействие, можно сказать – процесс. Т.о. диалектической тождественности одновременно имманентно различие и, как следствие, отрицательность, внутренняя противоречивость. Диалектическая тождественность есть единство различённых сторон, понимаемое как их неразрывность – одно без другого невозможно. Монистичная субстанция и есть то единое, что противоречиво отождествляет в себе (а это и есть элемент диалектики) свои противоположные стороны (моменты, как ещё говорит Гегель) – материальное и идеальное. В таком представлении невозможна их разделённость, в любом моменте материальному соответствует «своё» идеальное и, наоборот, каждое идеальное имеет основанием «своё» материальное. В таком видении мира т.н. «эпистемический разрыв» невозможен по определению как противоречащий фундаментальным принципам. Вы скажете, что такая концепция противоречит принятой материалистической трактовке реальности и т.н. «основному вопросу философии». Формально так, но именно формально. Пресловутый «основной вопрос философии» поднят Энгельсом и был подхвачен официозной советской философией, Марксом же так резко вопрос нигде не ставился, да и Ленин, казалось бы, истовый материалист, совершенно недвусмысленно заявлял: «Противопоставление не должно быть «чрезмерным», преувеличенным, метафизическим… Пределы абсолютной необходимости и абсолютной истинности этого относительного противопоставления суть именно те пределы, которые определяют направление гносеологических исследований. За этими пределами оперировать с противоположностью материи и духа, физического и психического, как с абсолютной противоположностью, было бы громадной ошибкой… Мысль о превращении идеального в реальное глубока: очень важна для истории». Именно так рассуждал и Ильенков. Его видение идеального совершенно естественно следует из принципа монизма как тождественности материального и идеального. Идьенковское идеальное неразрывно с материальным, его «порождающим» и есть представление этого идеального в «своём» материальном. Процесс «жизни» материального, его изменения, движения запечатлевается (овеществляется) в нём и предстаёт как его форма, явление, качества, свойства, что в человеческой деятельности выявляется (эксплицируется) и, в свою очередь, предстаёт уже как сообщение, рассказ, знак, символ и т.п. Можно сказать, что идеальное представляет сущность (содержание, смысл) материального. Такое, неразрывно связанное с материальным, идеальное столь же объективно и реально, как и являющееся его основанием материальное. В жизни человека идеальное пронизывает всю его материально-идеальную деятельность, перетекая из вещи в процесс и обратно. В этой деятельности Ильенков выделяет две формы идеального: 1. идеальные предметы мышления – это «форма вещи… вне вещи, …в человеке» как формы мышления, категории, понятия и т.п. – как знание. Но деятельность мышления переходит в деятельность практики и идеальные предметы мышления овеществляются её посредством в материале природы и тем самым на сцену выходит вторая форма идеального – 2. «форма… жизнедеятельности… вне человека,… в виде формы… вещи» как представление в форме вещи (и её свойствах) процесса её создания, в котором (представлении) имманентно, в-себе присутствует не только практическая, материальная деятельность, но и идеальная деятельность мышления.[5] Итак, идеальное Ильенкова – это идеальное монизма или, что то же, диалектического материализма. Такое идеальное тождественно материальному и, снимая[6] в себе процесс движения материального, тем самым столь же объективно и реально и представляет собой сущность (смысл) материального. Заключение. Реальное (реальный мир, внешняя реальность) в представлении контекстуального реализма лишено содержания и смысла. Идеальное же представляет собой нормы, правила и т.п., конструируемые субъектом в особой реальности (контекстуальной реальности) и не имеет основания во внешней реальности. Концепт о некой «укоренённости» норм во внешней реальности и наличии связи («точки соприкосновения») между упомянутыми реальностями в виде «Ощущаемого», призванный показать возможность взаимодействия между реальностями и, тем самым, обосновать правомерность притязания идеального концептуальной реальности и на внешний мир, вследствие изначального принципиального обессмысливания последнего, лишения его идеальности, остаётся голой декларацией. По этой причине идеальное контекстуального реализма есть искусственный конструкт, никак не связанный с реальным миром и навязываемый реальности субъективным образом. Парадигмальный разрыв между упомянутыми реальностями, одна из которых искусственно лишена идеальности, а идеальность другой представляет собой изолированное от объективной реальности субъективированное понятие, создаёт принципиально непреодолимый барьер, известный как «эпистемический разрыв». Ильенковское понятие идеального есть следствие мировоззренческой позиции, утверждающей единство мира, его монизм, субстанциональность как тождественность материальной и идеальной сторон объективной реальности. Материальное и идеальное диалектически неразрывно связаны и взаимно определяют друг друга. Материальное представляет идеальное в своих явлении, форме, качествах. Идеальное предстаёт как сущность (смысл, содержание) материального. В таком видении идеальное столь же объективно и реально, как и его материальное основание. Монистическая тождественность материального и идеального принципиально исключает возникновение т.н. «эпистемического разрыва». Полагаю, что не стоит на чисто внешнем сходстве некоторых положений контектстуального реализма и ильенковской позиции делать выводы об их точках соприкосновения. Это мнимые точки, не имеющие общего основания вследствие принципиального фундаментального различия исходных концепций. «В одну телегу впрячь не можно…», «Запад есть Запад, Восток есть Восток…».
П.С. Два слова о Вашем представлении Э.В. Ильенкова как русского философа. Человек Ильенков, безусловно, русский и его эстетические и культурные предпочтения определялись во многом его русскостью, но философ Ильенков был исключительно советским философом – философом, мировоззренчески ставящим общее выше частного, что совершенно явно и недвусмысленно следует как из его философских текстов, так и личной жизненной позиции. Говоря об Ильенкове это всегда следует иметь ввиду. Несомненно, что его русскость в значительной мере стала основанием его советскости, но советскость его философии вобрала в себя и его русскость и вообще всю многонациональность советского социума. Философия Ильенкова есть именно советская философия – она и русская, и белорусская, и немецкая, и любая иная – это философия, диалектически снимающая в себе частные национальные и иные различия (но отнюдь не отрицающая их существования). Советскость философии Ильенкова невозможно ни скрыть, ни замолчать, именно это обстоятельство создало ему немало врагов ещё в советское время в советских же околонаучных кругах – здесь есть над чем задуматься.
П.П.С. Хотя мы исповедует совершенно разные философские «религии», возможно, Вам будет небезынтересным посетить мой сайт – (https://up-stream.moy.su/). Даю также ссылку на мою работу «К решению психофизической проблемы» – https://up-stream.moy.su/load/teorija/k_resheniju_psikhofizicheskoj_problemy/1-1-0-30; и на книгу «Субстанциональный монизм как диалектика материального и идеального…» – https://up-stream.moy.su/load/teorija/substancionalnyj_monizm_kak_dialektika_materialnogo_i_idealnogo_i_osnovopolagajushhij_princip_samorazvitija_realnosti/1-1-0-21.
19.10.2024 [1] Данная работа представляет собой ответ на обращение ко мне белорусского философа П.И.Е.: «Я прочитал Вашу статью о диалоге между Лифшицем и Ильенковым (Вопросы философии, 2024, номер 3). Я до недавнего времени был не знаком с работами этих философов. В начале года я написал статью, в которой рассматриваю понятие идеального Ильенкова и сравниваю его позицию с "контекстуальным реализмом". Я бы хотел знать Ваше мнение». [2] Полагаю, что понятие концепта лучше всего выражает следующее простое определение: содержание понятия, выраженное совокупностью его существенных и отличительных признаков. [3] Например, реальность «земля» может пониматься по-разному в зависимости от смысла контекста: пахать землю (грунт), купить землю (участок), родная земля (родной край, Родина), Земля (планета). [4] Я также сошлюсь на Вашу фразу – «В рамках контекстуального реализма отвергаются как редукционизм, согласно которому вещи вообще лишены социального измерения, так и метафизический социальный реализм, согласно которому вещи имеют внутренне присущее им социальное измерение, которое не зависит от контекста». Здесь к социальному вполне правомерно, в соответствии с Вашей концепцией, можно добавить и природное и т.о., в конечном итоге, «внутреннее измерение» реальности полностью детерминируется контекстом и, соответственно, концептами. [5] Именно такое понимание идеального стоит за словами Маркса о знании как непосредственной производительной силе. [6] Вспомним Гегеля: снятие «имеет в немецком языке двоякий смысл: оно означает сохранить, удержать и в то же время прекратить, положить конец». Другими словами снять – сохранить, запечатлеть в новой форме уже прошедший процесс. | |
Просмотров: 11 | Рейтинг: 0.0/0 |